Чтобы хорошо заработать на науке, нужно отучиться делить ее на высокую и приземленную

Новосибирский Академгородок расположен практически в тайге. Когда впервые попадаешь сюда, возникает стойкое впечатление, что оказался на съемках фильма конца шестидесятых по произведениям ранних Стругацких: бородатые физики, корпуса НИИ, живописно выглядывающие из-за сосен, на книжных лотках вместо Марининой и Дашковой — учебники по квантовой механике и труды Резерфорда. Впрочем единство советского технократического стиля нарушают отдельные детали. Физики ездят на «лэнд-крузерах» с мобильными телефонами, а директора НИИ с готовностью заводят беседу о проблемах менеджмента и финансовых показателях. Начало интервью с одним из местных ученых прерывается звонком, оповещающим нашего собеседника о том, что только что «завалили» банкира, финансировавшего очередную перспективную разработку, — слишком большие прибыли она сулит.

Столичному корреспонденту, привыкшему к тому, что научные учреждения живут только за счет сдачи в аренду своих помещений и месяцами ждут скудной зарплаты, все это в диковинку. Где вы видели очередь из представителей западных корпораций, мечтающих получить лицензии на использование российских ноу-хау, или разборку бандитов, пытающихся захватить контроль над финансовыми потоками какого-нибудь НИИ? Новосибирский феномен можно, конечно, объяснить местной спецификой: в таежной лаборатории на торговле ширпотребом или на аренде много не заработаешь, приходится изобретать способы извлечения прибыли, занимаясь наукой. Хотя есть основания полагать, что чудеса, творящиеся в Академгородке, — не исключение, а проявление новой для постсоветской экономики тенденции: на науке научились зарабатывать деньги.

Отходы высокой науки

В новосибирском Академгородке находится одно из самых крупных научных учреждений России — Институт ядерной физики имени Г. И. Будкера. Казалось бы, физикам-ядерщикам не из чего извлекать коммерческую выгоду, более того, физика высоких энергий — одна из самых затратных областей современной науки. Но как раз высокая стоимость исследований заставила ученых задуматься о дополнительных к государственным источниках дохода. «У фундаментальных исследований всегда есть 'отходы', на которых можно при желании неплохо заработать, — рассказывает заместитель директора ИЯФ академик Эдуард Кругляков. — Еще академик Будкер считал, что созданные в институте электрофизические устройства, если их с умом применить в различных промышленных процессах и даже в сельском хозяйстве, могут оказаться чрезвычайно полезными». В первую очередь речь идет об устройствах, получивших название «промышленные ускорители». Сначала институт продавал ускорители внутри страны, потом вышел на международный рынок и позиционируется теперь на нем как один из самых сильных игроков. Со временем появились и другие «отходы»: если раньше весь объем продаж приходился на промышленные ускорители, то теперь их доля не превышает 25% процентов. Оказалось, например, что такой стандартный побочный продукт экспериментов на ускорителе, как синхротронное излучение, незаменим в процессе дальнейшей миниатюризации микросхем. «Правда, для промышленного использования необходимо, чтобы оно обладало высокой яркостью, — рассказывает Эдуард Кругляков. — Для повышения яркости в институте впервые в мире были созданы специальные устройства — сверхпроводящие магнитные 'змейки', или вигглеры. В этой области мы удерживаем лидерство. Напряженность магнитного поля в полюсах вигглеров свыше 10 Тесла достигнута пока только у нас. Наши 'змейки' покупают сегодня в США, Германии, Японии, Корее».

Работая над магнитными ловушками для управляемого термоядерного синтеза, ядерщики попутно создали дешевый и мощный источник нейтронов. С помощью специалистов из Челябинска-70 удалось выяснить, что у изобретения уже сегодня есть вполне реальное применение. На его основе можно создать подкритический ядерный реактор, в результате чего атомные электростанции становятся абсолютно взрывобезопасными. Более того, такой источник нейтронов может «дожигать» радиоактивные отходы и перерабатывать их. Оценки челябинцев показали, что если источник поставить на новой атомной станции, то он будет перерабатывать отходы с такой скоростью, что они практически не будут накапливаться. Интерес к разработке проявили уже несколько крупных корпораций, и потенциальный рынок сбыта, по прикидкам специалистов, может составлять сотни миллионов долларов.

Впрочем, коммерческие успехи Будкеровского института могут показаться скромными на фоне бизнеса, развернутого Институтом катализа им. Г. К. Борескова. О богатстве местных химиков в Академгородке ходят легенды. Заместитель директора института Сергей Кильдяшев утверждает, что доля государственных поступлений составляет в институтском бюджете 17% процентов. «У нас только налогов на прибыль за получение лицензионных платежей больше. Получается, что академический НИИ дотирует государство».

Институту катализа в каком-то смысле повезло. Во-первых, все остальные институты этого профиля в мире были созданы позже и во многом просто пытались копировать свой новосибирский прообраз, так и не догнав его по таким показателям, как кадровый потенциал и широта тематики исследований. А во-вторых, в ноу-хау Института катализа и в советское время, и сейчас остро нуждаются такие небедные отрасли, как нефтепереработка и нефтехимия. Особенно удачно складывается ситуация сейчас, так как уже несколько лет идет смена поколений катализаторов и, по последним данным, Европа и США потратили на это около 6 млрд долларов. Более половины доходов институту приносят заказы от западных компаний. «Почему они к нам идут? — рассказывает директор института академик Валентин Пармон. — Каталитические исследования очень дороги, и даже такие крупные фирмы, как 'Дюпон' или 'Дау Кэмикалс', не могут финансировать весь цикл от фундаментального исследования до инженерной разработки. Они выискивают промежуточные результаты по десяткам университетов, а потом уже 'доводят' их сами. А тут, представляете, — весь исследовательский цикл в одном институте».

«Сначала западники хотели покупать наши разработки дешево, — вспоминает Сергей Кильдяшев, — и тут главное было не прогнуться, 'построить' клиента, не продавать за пять тысяч то, что на мировом рынке стоит полмиллиона. Помогало понимание того, что мы крупнейший международный центр, не имеющий аналогов, — если по такой цене не купят сейчас, придут потом, не эти, так другие. Сейчас спрос со стороны транснациональных корпораций столь велик, что они даже по очереди закатывают институту сцены ревности».

Руководство Института катализа гордится тем, что довольно быстро озаботилось созданием эффективной системы инновационного менеджмента. В отличие от традиционной схемы работы советского НИИ, когда планирование исследований проводится «полабораторно», сибирские химики решили идти от конкретных проектов, под которые создаются мобильные группы из работников самых разных подразделений института. «Под каждый проект, который реализуется обычно год-два, создается уникальная кадровая упаковка. Причем проекты — прикладные, как правило, разработка какой-нибудь промышленной технологии, — продолжает Сергей Кильдяшев, — а фундаментальные исследования ведутся традиционно — в рамках конкретных лабораторий». Отбором проектов и поиском заказов занимается специальное подразделение, полностью ответственное за «интерфейс» с бизнес-средой. Состоит оно из инновационных менеджеров и ученых, проявивших менеджерские таланты и не слишком увлеченных фундаментальными исследованиями. Сергей Кильдяшев уверен, что для исследователей, полностью погруженных в науку, контакты с внешним миром нежелательны, и это подразделение выполняет еще и роль своеобразной защитной оболочки. Собственно, такая структура: лаборатории-проектные группы-подразделение инновационных менеджеров — превращает НИИ в нормальную исследовательскую корпорацию западного типа, только с более сильным фундаментальным и междисциплинарным заделом.

Приземление

Список «сибирских чудес» легко может быть продолжен. Можно вспомнить, например, о финансируемом бывшим алюминиевым королем Львом Черным Институте теплофизики («Эксперт» писал о нем подробно в N16 за прошлый год), успешно продающем разработанные им плазматроны и тепловые насосы. Наиболее перспективный проект института — топливные элементы, которые, по мнению многих специалистов, совершат переворот в мировой энергетике — к концу прошлого года был практически доведен до стадии промышленного образца. При этом идейное руководство проектами осуществляет блестящий представитель самой что ни на есть высокой науки академик Владимир Накоряков. Уверенно чувствует себя на рынке программного обеспечения Институт математики, которым руководит один из лучших в мире алгебраистов академик Юрий Ершов. Да что там говорить, если в Академгородке даже археологи ездят на джипах. Однако феномен новосибирской науки, хотя и самый яркий, все же далеко не единственный. В бывших атомградах, ракетных центрах, университетских лабораториях России скопилось огромное количество перспективных ноу-хау.

Широко распространено мнение о том, что сегодня мы обладаем только советским технократическим заделом и он мало полезен с точки зрения бизнеса. Действительно, начиная с шестидесятых годов, когда реформа советской Академии окончательно закрепила разделение науки на «высокую» (фундаментальную) и «приземленную» (отраслевую), инновационные процессы в нашей экономике стали пробуксовывать. Академическую вольницу эпохи «физиков и лириков» лучше всего характеризует дефиниция одного нашего известного ученого: «Наука — это способ удовлетворять свое любопытство за государственный счет». Вспомним, что к восьмидесятым годам только 3% процента всех советских исследователей со степенью кандидата наук работало на производстве, а распределение в отраслевой НИИ после университета считалось крахом карьеры. Но, сколь ни парадоксально, как раз неоправданно жестокие по отношению к науке девяностые годы заставили часть ученых обратиться к прикладным разработкам, задуматься об их конкурентоспособности и даже заняться инновационным менеджментом. В последние пару месяцев корреспонденту «Эксперта» довелось не раз беседовать с предпринимателями, решившими профессионально заняться венчурным бизнесом, и представителями новой пока для России профессии технологического брокера. Все они выражали удивление по поводу того, что в своих поисках советских ноу-хау они все чаще натыкаются на российские. Они не ожидали, что в последнее десятилетие ушедшего века многие исследователи и разработчики не занялись уличной торговлей и не эмигрировали, а продолжали работать. При этом вопрос «интерфейса» с бизнес-средой стал сегодня для них ключевым. Осталось бизнес-среде ответить им взаимностью.

В подготовке материала принимал участие Виктор Титов

Источник: журнал Эксперт, #1 (262) от 15 января 2001